Можно ли пить воду с москва реки

В день нашей встречи у члена-корреспондента РАН, научного руководителя Института водных проблем РАН Виктора Ивановича Данилова-Данильяна была, наверное, самая странная пресс-конференция — в едущем автобусе.

Пресс-центр «МК» отказал ученым и экологам в последний момент, так что общаться с журналистами им пришлось в арендованном транспортном средстве. Тема острая: в конце прошлого года было подписано совместное постановление правительств Москвы и Московской области, отменяющее все положения о зонах санитарной охраны источников питьевого и хозяйственно-бытового водоснабжения, принятые до 1980 года. О том, почему это грозит большими экологическими и экономическими бедами и что вообще происходит в Москве с питьевой водой, мы поговорили с Виктором Ивановичем и заместителем директора Института водных проблем РАН Владиславом Поляниным.

Хорошо, все старые постановления о зонах санитарной охраны отменили, а что же осталось? У нас что, теперь вообще охранных зон не будет?

Виктор Иванович Данилов Данильян научный руководитель Института водных проблем РАН

Остается постановление 1980 года, но оно касается только лесопаркового защитного пояса Москвы, то есть зоны примерно 15 км от МКАД. Таким образом водоисточники выше по течению Москвы-реки лишатся охранного статуса.

Владислав Полянин заместитель директора Института водных проблем РАН

До 17 декабря санитарная зона составляла около 7,5 тыс. кв. км, то есть большую часть водосборной территории Москворецкого водоисточника и водохранилищ водораздельного бьефа канала им. Москвы и частично водосбор Иваньковского водохранилища на реке Волге. С 2007 года Водный кодекс запрещает в этой зоне сброс сточных вод, даже очищенных.

Но ведь там живут сотни тысяч людей, они не могут не пользоваться водопроводом. Выходит, нормативы устарели?

Данилов-Данильян: Построены целые кварталы больших, 12–14-этажных домов. Вы можете съездить в Звенигород и их увидеть. При этом мы не стоим на позиции Олега Митволя, который пытался сносить бани на берегу водохранилищ. Мы не считаем, что нужно все это снести. Тут можно провести амнистию. Но сами зоны санитарной охраны ни в коем случае нельзя отменять. А к тем, кто уже сбрасывает стоки, необходимо предъявлять жесткие требования. У всех городов и поселков на этой территории обязательно должна быть ливневая канализация и должна быть предусмотрена очистка ливневки. Никто не говорит, что эти правила нужно резко ввести. Должен быть график с учетом реальных возможностей. В общем, нормативы и правда устарели. Но кто же отменяет одни, не разработав вместо них другие? При этом мы точно знаем, что заказа на разработку новых нормативов никому не поступало.

Кому и зачем понадобилось их отменять?

Данилов-Данильян: После их отмены огромные территории можно будет ввести в хозяйственный оборот. Но порядка 90% из них относятся к Подмосковью и только 10% — к Москве. Можно понять, зачем все это губернатору области Андрею Воробьеву, но совершенно непонятно, какая тут польза московскому мэру Сергею Собянину. Может быть, отмена постановлений связана с проектом Вячеслава Кантора по застройке поймы Москвы-реки от Рублевской станции водоподготовки до Звенигорода. Речь идет о 1,3 млн кв. м жилья, целом новом районе на 50 тыс. жителей.

Это эксклав, присоединенный к столице при расширении города вместе с Троицким и Новомосковским округами. То есть московская стройка. Выходит, городу это выгодно?

Данилов-Данильян: Сейчас там заливные луга. Такая экосистема прекрасно способствует самоочищению Москвы-реки. Если их застроить, качество воды в реке резко ухудшится. А с каждым ухудшением затраты на водоподготовку (в нашем деле очистка — это то, что касается канализационных стоков, а когда очищают питьевую воду, используется термин «водоподготовка») очень сильно растут. То есть тут не только экологический ущерб, но и чисто экономический. Для Москвы было бы выгодно заботиться о снижении числа вредных стоков в Московской области.

А загрязнений становится больше или меньше?

Данилов-Данильян: В конце 1980-х годов главным источником загрязнения воды было сельское хозяйство. На втором месте стояла промышленность, а на третьем — ЖКХ. Теперь сельское хозяйство и ЖКХ поменялись местами. Связано это и с ростом населения, и с тем, что большему количеству жителей стала доступна канализация, и с тем, что используется огромное количество моющих средств. Раньше ведь было фактически только мыло.

В крупных городах хорошие очистные сооружения, чего нельзя сказать о коттеджных поселках, которые зачастую построены у самого уреза воды. Нормативы там не соблюдаются и никто их толком не проверяет.

Полянин: Кроме того, многие очистные сооружения канализации области построены в 1950–1960-е годы, морально и технически устарели, да и на нынешнюю нагрузку просто не рассчитаны.

Соответственно, главная угроза для московской воды — это бытовые стоки?

Данилов-Данильян: Да, но есть и другие опасные факторы. Серьезная потенциальная угроза — свалочный фильтрат. У нас при устройстве мусорных полигонов не умеют правильно подготовить дно, сделать гидроизоляцию. Постепенно фильтрат просачивается в верхние водоносные горизонты, а оттуда попадает в реки. Это может произойти через 20, 30, 50 лет. Поэтому на правильно организованных мусорных полигонах должны быть налажены сбор и очистка фильтрата. Но делают это далеко не везде.

Была знаменитая Супоневская свалка под Звенигородом, до Москвы-реки рукой подать. В конце 1990-х ее наконец закрыли, потому что жаловались дачники из Мозжинки — поселка как раз между свалкой и рекой. Но как ее закрыли? Новый мусор завозить перестали и грунтом слегка засыпали. Отходы никуда не делись. Теперь они претерпевают химическую трансформацию с образованием свалочного фильтрата. И рано или поздно он дойдет до реки. По-хорошему надо бурить и откачивать. И таких свалок немерено! Нужно по крайней мере изучить движение этого фильтрата, исследовать геологическую структуру. Чтобы все это не стало сюрпризом, как в Нижнем Новгороде. Там два года назад с территории закрытой 20 лет назад нефтебазы начали просачиваться в Волгу нефтепродукты. И это прямо на территории города!

Можно ли уже говорить о каких-то экологических последствиях загрязнения наших источников воды?

Полянин: На москворецких водохранилищах (это Истринское, Можайское, Рузское, Озернинское и небольшое Рублевское) наблюдается интенсивное цветение воды. Развиваются микроводоросли, среди которых наибольшую опасность представляют сине-зеленые (цианобактерии), пик развития которых приходится на теплое время года, обычно на конец лета — начало осени. Некоторые виды содержат токсичные вещества, которые образуются в процессе вегетации и высвобождаются при отмирании клеток и разрушении клеточных оболочек. Высокие концентрации микроводорослей в воде создают трудности с очисткой и дезодорированием (устранением запахов) на станциях водоподготовки. В связи с этим летом приходится на несколько месяцев ограничивать попуск из этих водохранилищ. В самих водоемах цветение негативным образом сказывается на состоянии гидробионтов, снижает биоразнообразие. С 1990-х годов цветут практически все эти водохранилища, особенно интенсивно — Истринское и Озернинское.

Данилов-Данильян: А когда холодает, происходит массовое вымирание водорослей, потому что они очень теплолюбивы. Отмершие водоросли разлагаются, и в воде резко падает содержание растворенного кислорода. Особенно на глубине. А чем больше в воде кислорода, тем большую концентрацию грязи может перенести рыба. Плюс к тому в воде появляются запахи сероводорода.

Почему эти водоросли так расплодились?

Данилов-Данильян: Им для питания нужно много фосфора и азота. Всего этого хватает в стоках ЖКХ. Азот биогенный, а фосфор водоросли теперь в основном получают из моющих средств. Во многих моющих средствах сейчас фосфор составляет до 17% массы. В Европе такая бытовая химия запрещена, там должно быть максимум 2% фосфора. А для нас те же международные фирмы производят дешевую бытовую химию с высоким содержанием фосфора, а мы покупаем.

Хорошо, чистящих средств больше, но ведь сельского хозяйства стало меньше, а значит, в воду попадает меньше азотных и фосфатных удобрений. Почему водохранилища заросли водорослями именно сейчас?

Полянин: Это инерционный процесс, связанный с перестройкой всей экосистемы водного объекта. С одной стороны, сразу угробить экосистему в водоисточнике сложно, даже если разрешить туда отвод сточных вод и увеличить использование удобрений. Но изменения накапливаются и могут привести к трудно прогнозируемым негативным последствиям. В этом случае процесс восстановления может растянуться на долгие годы и потребует значительных организационно-технических усилий и огромных финансовых затрат.

Вы говорили о москворецких водохранилищах. А те, что на канале имени Москвы: Иваньковское, Клязьминское, тоже цветут?

Полянин: Цветут, но не настолько сильно, чтобы приходилось ограничивать их использование в теплый период года.

Москва-река — это примерно половина московской питьевой воды?

Данилов-Данильян: Вода для Москвы поступает из двух источников: Москворецкого (это Москва-река и Вазуза, текущая в Смоленской области) и Волжского — из Тверской области по каналу имени Москвы. Раньше нагрузка на них ложилась примерно равная. Сейчас, когда потребление воды сократилось, в канал имени Москвы закачивают меньше воды, экономят электричество, и он дает городу примерно 40% воды.

Сильно потребление снизилось?

Полянин: Пик водопотребления у нас пришелся на середину 1990-х. С тех пор эта цифра уменьшилась почти вдвое и составляет на сегодняшний день около 3 млн кубометров в сутки.

Это потому что заводы позакрывались?

Данилов-Данильян: Промышленность Москвы никогда не была большим потребителем воды. Разве что завод «Серп и Молот». Главная экономия достигается за счет сокращения потребления воды на бытовые нужды и уменьшения потерь в водопроводной сети. Прежде всего тут заслуга счетчиков. Раньше москвичи потребляли в среднем больше 300 литров на человека в сутки, сейчас — порядка 200 литров. Причем люди ничего от этого не потеряли, их качество жизни не ухудшилось. Зато у «Мосводоканала» образовались избыточные мощности. Сейчас он ищет возможности продавать воду городам Московской области.

Но ведь у нас четыре станции водоподготовки. Раз потребление воды стало меньше, может, две из них надо просто закрыть?

Данилов-Данильян: Станции нужны в качестве резерва на случай чрезвычайных ситуаций или диверсий. Но просто так законсервировать их тоже нельзя. Для поддержания в работоспособном состоянии пришлось бы тратить большие деньги. Поэтому все они по-прежнему работают, только с меньшей нагрузкой.

По той же причине не делают и резервных подземных скважин. Много раз говорилось, что Москве нужен резерв в виде подземных источников, которые гораздо сложнее загрязнить. Все это разбивалось о то, что поддержание необходимой инфраструктуры обошлось бы слишком дорого.

Многие большие города питаются из подземных источников. Почему для Москвы выбрали другой вариант?

Данилов-Данильян: Во-первых, это дешевле, во-вторых, в подземных водоисточниках просто нет такого количества воды.

Полянин: Московский артезианский бассейн не ограничен Москвой и областью. Это более обширная территория. Но проблема в том, что запасы подземных вод, пригодные для эксплуатации, распределены крайне неравномерно и поэтому их использование для водоснабжения затруднено объективными трудностями, связанными с добычей и доставкой воды на большие расстояния.

А вообще эту воду из поверхностных источников пить безопасно?

Полянин: В краны вода приходит хорошая. Там двойной контроль: со стороны «Мосводоканала» и со стороны санитарных служб города.

Данилов-Данильян: В середине 1970-х в периоды половодья мотыль подыхал в московской водопроводной воде за полчаса, но те времена в далеком прошлом. В 1980–1990-е годы была проделана огромная работа. Теперь московская вода бывает не очень хорошей разве что два-три дня в году, в половодье. В основном это проблемы с запахом — вода иногда немного отдает рыбой.

Сами вы воду из-под крана пьете?

Данилов-Данильян: Я пью без кипячения, если мне, например, таблетку запить надо. А так я больше чаевник. Естественно, никаких фильтров не использую. Фильтры для московской воды излишни. Если беспокоит хлорный запах, можно дать ей отстояться два часа.

Зачем вообще нужна хлорка? Разве нет более современных способов обеззаразить воду?

Полянин: Есть озоносорбция, есть обратноосмотические мембраны. Все эти технологии в Москве активно используют. Добавление необходимых доз хлорсодержащих реагентов нужно для того, чтобы уже внутри водопроводной сети не развивались болезнетворные бактерии.

Данилов-Данильян: Раньше, особенно на окраинах Москвы, в сетях бывали колебания давления, и через трещины в трубах в воду подсасывалась грязь. Сейчас контроль над давлением очень сильный.

Что с трубами, почему они в трещинах?

Полянин: В 1960–1970-е годы при прокладке трубопроводов широко использовались стальные трубы. Зачастую их прокладывали без необходимых мер по защите от коррозии, из-за этого они быстро ржавели, и в 2000-х это стало заметной проблемой. «Мосводоканал» обновляет сети, но проблема, насколько нам известно, по-прежнему остается.

А канализационные стоки Москва хорошо очищает?

Данилов-Данильян: Сброс сточных вод с Курьяновских и Люберецких очистных сооружений чище, чем речная вода в местах сброса.

Почему она такая грязная, если заводов почти не осталось, а все бытовые стоки так хорошо очищаются?

Данилов-Данильян: В реку попадают не только очищенные стоки московской канализации. Есть сбросы промышленных предприятий. Есть огромная система ливневой канализации, которой управляет не «Мосводоканал», а другой ГУП — «Мосводосток». Это совершенно таинственная организация, которая не дает ученым и экологам даже карты точек сброса. На недоуменные вопросы ее представители отвечают, что таких карт просто нет. Наконец, есть так называемый диффузный сток — это загрязнения, которые попадают в Москву-реку непосредственно с территории во время дождей и таяния снега. По химическому составу они неблагоприятны: это нефтепродукты, противогололедные реагенты, продукты деградации дорожных покрытий и автомобильных покрышек и прочее. А некоторые загрязнения выпадают в реку из воздуха. Особенно плоха речная вода на юге и юго-востоке Москвы.

Полянин: Большинство московских малых рек забрано в трубы. Они фактически превратились в коллекторы ливневой канализации. И никакого самоочищения в отличие от естественных рек там не происходит.

С этим можно что-то сделать?

Данилов-Данильян: Необходимо очищать стоки ливневой канализации. Модернизировать снегоплавильные пункты, чтобы вода на них качественно очищалась. Но начинается все с мониторинга. В 1990-х он был налажен намного лучше. Когда я был министром экологии и природных ресурсов, в каждом субъекте федерации были территориальные подразделения федерального министерства, при них действовали специализированные инспекции государственного экологического контроля и анализа. Они в порядке контроля брали пробы на выпускных трубах предприятий и проверяли правильность заполнения форм «2-ТП водхоз». 17 мая 2000 года территориальные отделения и инспекции просто ликвидировали. Это, кстати, единственный случай в истории России, когда ведомство ликвидировали и его полномочия никому не передали. Чтобы вспомнить об экологии, понадобился почти год. Теперь форму «2-ТП водхоз» заполняют хозяева труб фактически без контроля. Да и диффузным загрязнением никто не интересуется. Результат — «ложь статистическая». По официальной статистике, у нас сбросы неочищенных и недоочищенных стоков в водные объекты за последние 20 лет существенно сократились, но мало кто замечает, что имеется в виду только организованный сброс, да еще со всеми ошибками. И та же статистика констатирует, что качество воды в водоисточниках при этом сокращении не улучшилось.

Может ли вообще река в большом городе быть чистой? Есть ли тому примеры?

Данилов-Данильян: Например, Рейн сейчас более или менее чистая река. А ведь в конце 1970-х его называли клоакой Европы. Все изменилось потому, что немцы построили изумительную систему мониторинга и контроля и радикально улучшили водоохранное законодательство. В начале 1990-х министр по охране окружающей среды ФРГ Клаус Тёпфер переплыл Рейн в Бонне (тогда еще столице), личным примером показав, что тут теперь безопасно купаться.

Другой пример — в середине прошлого века катастрофически цвели Великие Американские озера. Основным источником загрязнения было сельское хозяйство. Но американцы приняли меры, и теперь вся рыба в озерах восстановилась — и количество, и разнообразие. То есть все это было возможно уже 40 лет назад. Надеюсь, когда-нибудь такое же произойдет и с Москвой-рекой. Что интересно, в перспективе все это принесет государству и экономический эффект. Уменьшатся расходы на здравоохранение. Повысится производительность труда. Улучшится качество сельскохозяйственной продукции. Возрастет рекреационная привлекательность.